Мероприятие – конференция, фестиваль, конгресс – проходит 2-3-5 дней, но подготовка к нему занимает месяцы.
Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира, чьи родственники все погибли в концлагере во время Второй мировой войны, учился во Франции, переехал в Америку и основал благотворительный фонд. Благотворительный фонд Эли Визеля занимался разными проектами, в том числе, раз в год в разных странах мира проводил конференцию, которая называлась «Анатомия ненависти».
В декабре 1991 года фонд решил совместно с «Огоньком» провести такую конференцию, посвященную пятидесятилетию Битвы под Москвой. Договаривался он еще за год или за полгода до этого с Виталием Коротичем, тогдашним главным редактором Огонька. И предполагалось, что организаторами будут совместно Фонд Эли Визеля и «Огонек».
Однако к моменту, как вопрос с конференций стал в практическую плоскость, Коротич уже не был главным редактором. «Огонек» возглявлял Лева Гущин, которого я хорошо знала по «Московскому комсомольцу», где он работал главным редактором, а я – его заместителем.
В 1991 году я была в «свободном плавании», а Лев был поставлен перед фактом, что «Огонек» должен организовать это мероприятие. В самом «Огоньке» такого человека не нашлось, а у меня подходящий опыт и видение имелись.
Всего в конференции пригласили участвовать около трехсот человек, включая примерно сто зарубежных гостей. Проходить конференция должна была в «Президент-отеле», там же поселили делегатов. Внизу в библиотеке организован круглосуточно действовавший пресс-центр. В ресторане – обеды, завтраки, ужины. Плюс культурная программа.
Напомню, это 1991 год, с продуктами плохо. Только что произошел путч, Михаил Горбачев и Борис Ельцин в конфликте, который мы знаем, как разрешился. Такой контекст.
Плюс особенности зарубежных участников. Например, в субботу делегаты должны были посетить синагогу. Причем пойти туда и обратно пешком. Поэтому мы опробовали пешеходный маршрут от отеля до синагоги в Большом Староглинищевском переулке (тогда улица Архипова) – осилит ли Эли Визель, уже немолодой человек, который сильно хромал к тому времени.
Меню также далось не просто. Готовим торжественный прием в Дубовом зале Центрального дома литераторов. Составляем меню. Ресторан предлагает фаршированного судака. Сотрудники фонда Эли Визеля интересуются: «А это кошерная рыба?». Я говорю: «Кошерная» – «Откуда вы знаете?» – «Моя бабушка ее готовила». Они мне не верят. Звонят в Америку. Из-за разницы во времени мы кого-то явно разбудили, но надо же срочно проверить, кошерный ли судак?!
Из Америки позвонили в Израиль, где специалист подтвердил кошерность судака .
Так мы очень многие вещи обсудили. Выяснили, например, что грибы – это кошерная пища, ее можно есть правоверным евреям. Но сам Эли Визель не ест грибы. При этом надо помнить, что прием у нас был на 120 человек.
Соответственно, у каждого была карточка рассадки, имя и фамилия на английском языке. И надо не перепутать, кому что подавать. Поэтому мы на каждой карточке с именем-фамилией рисовали рамочки, которые были понятны только официантам. Такие секретные знаки подавали…
Вот если такая рамочка, то это меню с кошерной пищей. А если другая рамочка, то это уже некошерная пища, это другое меню. А если еще полосочка около рамочки, то это Эли Визель, он не ест грибы. Короче говоря, мы все попробовали предусмотреть.
Когда мы ходили, выясняя, каким путем лучше идти в синагогу, то зашли, естественно, внутрь. На пороге сидят нищие, просят милостыню. Я этому представителю от фонда говорю, что нам, наверное, надо будет много мелочи наменять, чтобы все, кто придет, могли бы дать милостыню.
«В субботу нельзя давать милостыню!» – сказал он очень гордо. Я поняла, что нам не надо будет менять много мелочи. В субботу ничего нельзя делать. Давать милостыню – это тоже дело, это прикасаться к деньгам. Нельзя, святой день, выходной.
Еще был господин Жириновский. Он тогда только-только появился. Так вот, кода он узнал, что приезжает Фонд Эли Визеля, что это евреи, то требовал, чтобы его пустили на конференцию. Заявил, что он там тоже хочет поприсутствовать и выступить. Все требовал, чтобы его с Коротичем связали. «Коротича сейчас нет» – «А кто отвечает?» – «Отвечает Наташа Осипова».
Он не понимал, кто такая Наташа Осипова, но это было неважно. «Тогда с Наташей Осиповой меня свяжите». Я ему объясняла, что сейчас все, кто может принять решение уехали туда-то. А потом их не будет по причине такой-то. И так далее.
В общем, так мы Жириновского на конференцию и не пустили. Он стоял где-то за воротами с какими-то своими гавриками и с какими-то плакатами.
По программе у нас еще было посещение Большого театра. Выбрали день. В этот день в Большом театре шла «Баядерка». И вот выясняется – в Большом нет либретто на английском языке. Значит, мы берем у них либретто, сами переводим, потом на ксероксе на цветной бумажке распечатываем. Соответственно, для Большого тоже была отдельная «рассадка». Не помню сколько, но то, что больше 500 человек, это точно. Кто-то в партере, кто-то в ложах. В антрактах – фуршеты.
Когда мы все-таки определились с Президент-отелем как местом проведения конференции (достаточно близко расположенном к синагоге) и выбрали огромный зал, где должны будут проходить заседания, выяснилась еще одна тонкость. Зал этот был со столами из карельской березы, составленными в круг. И нам нужно было на каждый из этих столов наклеить плакат.
Когда мы начали это делать, директору гостиницы стало дурно – что будет с его карельской березой?! Я ему объясняю, что это специальный двусторонний скотч, что ничего не останется, что все будет идеально. Впрочем, так действительно потом и получилось. Ничего не осталось.
Потом мы составили размещение по этажам, по номерам, у кого люкс, у кого полулюкс, у кого одноместный, у кого двухместный, кто с женой, кто с кем. Все это у нас было нарисовано на схемах, каждый знает, куда он приедет.
Организаторы конференции с американской стороны на всякий случай, вдруг будут проблемы с едой, привезли из Америки в больших количествах продукты, вплоть до сахара и масла. Но «Президент-отель» тогда более или менее прилично обслуживался, продуктов хватило наших. Но и привезенные тоже пустили в употребление.
Прилетали все, в основном, в Шереметьево, и там их встречает главный редактор «Огонька» Лева Гущин.
А я уже их встречала здесь, у Президент-отеля. Всего у нас было заказано 10-20 машин, которые должны были обслуживать эту конференцию, встречать, привозить, развозить.
Гости начинают заезжать. Какой-то высокопоставленный и супербогатый гость прилетел на собственном самолете. В Шереметьево в шоке: он не сообщил и не согласовал заранее маршрут, но отказать не посмели.
Первое заседание должны были открывать два почетных гостя. Гельмут Шмидт, бывший канцлер Германии, который в 1941 году был солдатом вермахта и воевал под Москвой. C нашей стороны - Александр Яковлев, заместитель Горбачева, член правительства. Красноармеец Яковлев тоже воевал под Москвой.
По сути, каждый из них мог другого убить. Соответственно, конференция «Анатомия ненависти» - это про то, как вскрыть нарыв, чтобы больше не существовало этой ненависти у стран, людей, народов друг к другу. Ненависти, которая ведет к войне. Яковлев со Шмидтом должны были показать возможность и необходимость исторического примирения.
Именно так, выбирая одну больную тему ненависти для данного региона и сосредотачиваясь на ней, фонд Визеля проводил такие конференции в глобальном масштабе по всему миру.
Так вот, к нам приехал Гельмут Шмидт. Прилетел он вместе с охранником и помощницей. Лева Гущин их встречает, проводит в Шереметьево по VIP-линии, они едут сюда в Москву, в гостиницу. Тут уже я встречаю. В первую очередь, мы размещаем Шмидта, на втором этаже в люксе. Приходит его охранник и говорит, что его поселили на пятом этаже, а он должен хотя бы на коврике, но быть рядом с номером Шмидта.
Дирекция гостиницы встает на уши, договаривается с гостем из соседнего с Шмидтом номера о его переселении. Но тут приходит охранник: «Я походил по гостинице, у вас здесь все очень хорошо организовано с охраной, я не буду переезжать». Хорошо, все возвращаем на круги своя.
Шмидт отправляется обедать. Я вместе с переводчиком – к нему. Извинилась, села и стала объяснять: завтра открытие конференции, и он должен выступать вместе с Яковлевым, и что надо сказать, что они оба могли друг друга убить. То есть, говорю о вещах, далеких от расселения, связанных с содержательной частью.
Он на меня с интересом смотрит. Общаемся. Тут мне звонит Лева и говорит, что охранник Шмидта, пройдя через «зеленый» коридор, не зарегистрировал оружие. С него требуют номер его пистолета и не выпускают поэтому Леву из Шереметьево.
Прошу позвать охранника и говорю, что мне нужен номер его оружия. Он отвечает: «У меня документы в комнате, я сейчас не пойду». Я говорю: «У меня главного редактора не выпускают из аэропорта, поэтому давайте».
И вот мы стоим: здесь ресторан, тут коридорчик, а дальше уже гостиничные лифты, холл, где все посетители. Стоим в этом маленьком тамбуре. Он говорит: «А собственно, зачем мне идти? У меня же оружие с собой, могу номер так продиктовать». В такой близости настоящее оружие я видела точно впервые в жизни. И что дальше происходит, я до сих пор не могу понять, хотя много раз рассказывала об этом эпизоде.
Я стою в длинной широкой юбке. Он еще только достает оружие, а я поднимаю руками эту юбку как занавеску. Причем это было абсолютно непроизвольно, на уровне подсознания. Видимо, я просто побоялась, что увидят оружие и будет паника. Короче, проблему оружия решили.
На самой конференции, все три дня, у нас был синхрон на четырех языках: русском, французском, английском, немецком. Все выступления полностью стенографировались. Каждый день мы выпускали по итогам дня журнал с основными докладами, причем тоже на четырех языках. С практической точки зрения это означало, что доклад надо расшифровать, перевести на четыре языка, набрать, плюс фотографии, плюс интервью… С полиграфией тогда было не так хорошо, компьютеров сильно мало, если не сказать, не было вообще. Печать – офсетная.
Единственное, что мы сделали заранее, так это обложки на разных языках на каждый день из более плотной бумаги, чтобы хотя бы на это не тратить время. Переводчики, верстальщики и все остальные заканчивали свою работу часа в два ночи. Все это сводилось, отправлялось в типографию, где на каждом языке печаталось по 50 экземпляров. На английском, может быть, больше. И 200 экземпляров на русском.
Утром участники получали очередной номер, в котором были изложены и описаны все события вчерашнего дня.
Так вот, гости съезжаются. И, исходя из их статуса, обязательно на мероприятиях должны были присутствовать пять послов. Израильский посол – на мероприятиях, где участвует Эли Визель, немецкий – где Гельмут Шмидт. Не помню всех пятерых, кто входил в этот список. Но еще одним его участником был министр культуры Франции. Это мне запомнилось, потому что ему перед посещением Большого срочно понадобилась корзина цветов. Он после окончания балета должны был пойти с цветами к балеринам. Пожалуйста, какие проблемы? Заказываем цветы балеринам.
В библиотеке мы организовали пресс-центр, где сидели телефонистки, которые соединяли с любой точкой мира. Мобильных, как вы понимаете, еще не было. Так вот, француз – министр, после того как решен вопрос с цветами, спускается в пресс-центр и говорит, чтобы его соединили с Парижем.
Ему отвечают – услуга платная, для журналистов она была бесплатная, а для делегатов – платная. Он разговаривает со своим министерством, вешает трубку, ему говорят: «Три минуты – 50 центов». Он решил, что это телефонистка что-то перепутала, зовет переводчика, и объясняет, что он должен заплатить столько-то. Переводчик с английского языка и ему по-английски объясняет, что 3 минуты – 50 центов.
Он решил, что этот английский переводчик ничего не понимает, и зовет французского переводчика. Французский переводчик у этого спросил, у телефонистки, у всех: «Три минуты – 50 центов». Министр культуры уходит, тут же возвращается, приносит доллар, и просит соединить его с Парижем еще на три минуты.
Все гости приехали со своими валютами. Где и как менять валюту на рубли, никто не знает. В результате обменным пунктом стала я. У меня стоит сейф, здесь – доллары, здесь – франки, здесь – марки и т.д. Работаю кассиром, выдаю и принимаю деньги.
Не могу сказать, что у меня был маленький штат. Он был достаточно существенный. Кто-то отвечал за транспорт, кто-то – за билеты, пресс-центр был большой, кто писал, кто верстал. Но все равно за все отвечаю я. Спать уже не обязательно, это уже вредно, три дня можно и не поспать.
Соответственно, в четверг гости заехали, в пятницу в первой половине дня провели первое заседание, главное. И в четверг же они объясняют, что в пятницу вечером нужна кошерная еда. Я выясняю, что в Москве на тот момент работает один-единственный ресторан кошерной пищи. И вот там можно все заказать. Нам присылают по факсу меню, они смотрят, глаза у них становятся круглые, цены слишком высокие.
Говорят: «Нет, обойдемся без кошерной пищи в пятницу вечером, просто нам нужна отдельная комната, где можно будет помолиться, комната, где можно будет посидеть в темноте». Ну, хорошо, будет все, что хотите…
Наступает утро субботы – пора идти в синагогу. Но кто-то из евреев пошел смотреть окрестности. А кто-то сувениры покупать.... И вот уже около 11 утра, а я никак не могу собрать группу правоверных.
Предполагалось, что они пойдут пешком, а поеду рядом на машине, на всякий случай, если кому-то станет плохо. Часам к 12, наконец, собрались и пошли. Медленно, чинно, беседуют. И я медленно, чинно, с водителем, еду рядом с ними. Переехали Большой Каменный мост. Останавливаемся около синагоги. Они остановились, на крылечке, не входя в синагогу, и разговаривают: про политику, про Горбачева и Ельцина, про то, что здесь, в Москве, будет, в общем, про все на свете.
Я сижу в машине, нервничаю. У меня куча дел, у меня сплошные проблемы, потому что вечером в субботу уже можно все нормально делать и у нас запланирован Большой театр, а надо еще с билетами окончательно вопрос решить, и еще что-то решить. А они все никак не заходят в синагогу. Сижу в машине: «Господи, ну сделай же что-нибудь, чтобы они зашли в синагогу, и чтобы я могла спокойно уехать!». По-моему, они так туда и не вошли! Но пообщались всласть.
Вечер субботы, Большой театр. Билеты уже розданы, отдельно вручены приглашения на фуршет. А еще отдельно на ксероксе на цветной бумаге распечатаны либретто «Баядерки». Отдельно мы рассылаем билеты тем послам, которые должны были сопровождать высокопоставленных участников конференции. Им билеты отвезли непосредственно в посольства. Но получили их, как выясняется, не все.
Я уже всех из гостиницы отправила в Большой театр, собираюсь сама туда ехать на последней машине. Тут поднимается шлагбаум и въезжает посольская машина с флагом ФРГ.
Выясняется: посол и его жена билеты не получили. А ему там быть надо обязательно, надо сидеть в одной ложе с Гельмутом Шмидтом. Я сажусь в посольскую машину рядом с водителем, и мы все вместе едем в Большой театр. Билетов у меня нет, но я понимаю, что быть внутри послу просто надо.
Прямо ко входу Большого театра подъехать нельзя. Мы останавливаемся (а по времени это уже третий звонок), дальше бежим. Я, за мной посол, за ним его жена на каблуках. Влетаем, холл уже пустой, все поднялись в зал, и я билетершам что-то немыслимое объясняю: там канцлер, здесь посол, билетов нет, у меня есть билет, но он один, а нас трое…
Короче говоря, видимо, очень эмоционально я объяснила и нас пустили. Мы влетаем в ложу, где сидит Шмидт с Эли Визелем. Только входим, садимся, и начинается увертюра. Я выползаю оттуда, какое счастье! Мы успели, посол успел, мы добежали. Сцена сама по себе забавная. А дальше начинается фуршет в Бетховенском зале, фуршет в другом зале, цветочки балеринам, все выходят довольные.
На следующий день опять заседание, дискуссии, диспуты. Вечером, соответственно, прием в Дубовом зале Дома литераторов с рыбой, которая, как мы выяснили, является кошерной и с грибами, которые, как мы знаем, не ест Эли Визель.
Днем я приезжаю туда на всякий случай еще раз все проверить. И понимаю: с овощами, с фруктами у нас явно не то, что мне хотелось бы для такого приема. Я еду на машине на рынок, закупаю продукты, привожу в ресторан. Там все моют, накрывают. Прием проходит на «ура».
Гостям все нравится, они накупили шапок-ушанок и прочих сувениров с Арбата. А некоторые еще и решают на два-три дня остаться.
Каждый день пресс-конференции, встречи с прессой, аккредитована куча зарубежных журналистов и наши из всех изданий… Одним из пунктов программы форума была встреча с Михаилом Горбачевым. И эта встреча для Горбачева с зарубежными участниками конференции «Анатомия ненависти» оказалась последней на его посту президента.
Через несколько дней Михаил Горбачев покинул Кремль. СССР закончился.
А я сделала первое мероприятие для «Огонька».
